Свобода не для всех

Почему государство выпускает на волю насильников и убийц и заставляет умирать в неволе смертельно больных людей?

Чуть больше месяца назад, когда в тюремной больнице от тяжелой болезни умерла мама Маши Чушковой, мы обещали вернуться к теме условно-досрочного освобождения из мест лишения свободы. Пришло время выполнять обещание. К тому же поводов для этого сейчас значительно больше, чем раньше. Например, на минувшей неделе Верховный суд Мордовии вынес приговор сотруднику Дубравной прокуратуры Василию Мишину, откровенно торговавшему условно-досрочным освобождением.

Без права на выход
Существовавшую в прежние времена систему условно-досрочного освобождения, мотивировавшую заключенных вести законопослушный образ жизни, многие эксперты теперь вспоминают с грустью. И их очень легко понять. Увы, но знаменитый лозунг «На свободу с чистой совестью!» сейчас уже неактуален. Практика, к сожалению, показывает, что в большинстве случаев при принятии решения о досрочном освобождении заключенного администрации колоний и прочих государственных институтов, участвующих в этом процессе, меньше всего интересует чистота совести зэка. Нередко куда большую роль играет толщина кошелька его родственников. Стоит ли после этого удивляться, что осужденный за совершение тяжкого преступления человек уже через пару лет может оказаться на свободе?! За примерами далеко ходить не нужно, достаточно вспомнить руководителя Рузаевского СИЗО Сергея Шарикова, выпускавшего на свободу убийц, которые впоследствии снова брались за старое. Кто-то скажет, что это всего лишь исключение, что паршивые овцы есть везде, но в данном случае исключением скорее является арест самого Шарикова, потому как, не попадись отпущенный им на волю «голубь» на очередном убийстве, начальник СИЗО, очевидно, до сих пор сидел бы на своем месте. Равно как и господин Мишин, приговор в отношении которого огласил Верховный суд республики.
Впрочем, оба этих факта, хоть и свидетельствуют о глубоком кризисе уголовно-исправительной системы, являются всего лишь одной стороной медали. Многие эксперты, размышляя о причинах кризиса, в один голос твердят о непрозрачности системы условно-досрочного освобождения.
- На сегодняшний день просто не существует прозрачных и понятных правил, соблюдая которые заключенный может рассчитывать на УДО, - говорит адвокат Сергей Наумов. - Главный минус системы исполнения наказаний заключается в невозможности понять, а что, собственно, она делает для исправления осужденных. Ведь основная задача системы исполнения наказаний не просто покарать преступника, а не допустить рецидива. Безусловно, доля правды в словосочетании «горбатого могила исправит» есть, но ведь преступниками становятся, а не рождаются.
Порой действительно очень трудно понять, почему из колонии могут досрочно освободить педофила, который с вероятностью девяносто процентов снова пойдет насиловать детей, и будут до последнего держать в неволе человека, страдающего неизлечимым заболеванием. Случай с 38-летней Ольгой Чушковой, скончавшейся в мордовской колонии в середине июня этого года, шокировал очень многих. Женщина отбыла восемь лет из девятилетнего срока, не имела нарушений режима и замечаний от администрации исправительного учреждения, вдобавок ко всему была смертельно больна. Однако ее ходатайство о досрочном освобождении было оставлено без удовлетворения. Подобная избирательность системы непонятна очень многим, но вразумительного ответа на вопрос: «Почему?» не может дать никто.
- На мой взгляд, здесь следует вести речь о функциональной ошибке, - продолжает адвокат Сергей Наумов. - Ведь любую правовую норму можно довести до абсурда бездумным исполнением.
Жаль только, что за чей-то абсурд людям приходится расплачиваться собственными жизнями.

Никто не свободен от вины
По официальной статистике, российские суды удовлетворяют шестьдесят процентов ходатайств об условно-досрочном освобождении. Правозащитники, однако, с этими цифрами не согласны, считая их явно завышенными и подчеркивая, что на пути к досрочному освобождению перед осужденными встает целый ряд преград.
- Сама система условно-досрочного освобождения (она, кстати, включает в себя два разных понятия: освобождение тех, кто, по мнению администрации колонии, встал на путь исправления и освобождение тяжелобольных людей), прописанная в законе, достаточно хороша, - говорит правозащитник Сергей Марьин. - Но есть один нюанс. У осужденного нет твердой уверенности в том, что он выйдет раньше срока даже в том случае, если станет активистом, будет участвовать в самодеятельности, одним словом, будет нормальным человеком в тех условиях. У него, к примеру, могут не сложиться отношения с администрацией колонии. Не секрет, что в исправительных учреждениях очень не любят тех, кто пишет жалобы. Соответственно, руководство колонии может помешать ему выйти досрочно. Потом в дело может вмешаться прокурор, который тоже может к чему-нибудь придраться. Но самое главное - суд, который принимает непосредственное решение об освобождении заключенного. Очень часто российские суды отказывают заключенным в условно-досрочном освобождении, если те не признали своей вины. На мой взгляд, это неправильно. Ведь человеку уже вынесен приговор, какая разница признал он вину или нет. Это его личное дело. Еще одна распространенная причина отказа - непогашенные иски. Ведь в большинстве случаев осужденного к лишению свободы суд обязывает возместить моральный вред и материальный ущерб. Но в условиях колонии сделать это практически невозможно. Во многих исправительных учреждениях вообще нет никакой работы, а там, где она есть, осужденный получает от двухсот до четырехсот рублей в месяц. Понятно, что при таких доходах возместить, к примеру, стотысячный иск он просто не сможет. Но должно ли это являться основанием для отказа в УДО?! Понятно же, что, находясь на свободе, человек сможет гораздо быстрее заработать нужную сумму и погасить иск.   
Однако самым печальным обстоятельством в ныне действующей системе, по мнению правозащитников, является зависимое положение, в которое попадает осужденный, вынужденный самостоятельно добиваться условно-досрочного освобождения. Объясняя свою позицию, многие эксперты приводят в пример опыт некоторых западных стран, в которых возможность выйти из мест лишения свободы условно-досрочно прописывается в приговоре.
- К примеру, если человек приговаривается к двадцати годам лишения свободы, то судья в момент оглашения приговора подчеркивает, что по прошествии пятнадцати лет человек в праве подать соответствующее ходатайство, - продолжает Сергей Марьин. - Разумеется, при условии, что он, находясь в колонии, будет вести законопослушный образ жизни. У нас же практически все зависит от мнения руководства исправительного учреждения, а сам осужденный практически не стимулируется к законопослушанию.
Следует признать, что, по крайней мере, доля истины в этих словах есть. Если у осужденного есть реальный шанс выйти на свободу по прошествии определенного количества времени, вряд ли он будет употреблять алкоголь в колонии, пользоваться сотовой связью и отказываться от работы. С другой стороны, если хорошее поведение не гарантирует тебе досрочного освобождения, какой смысл идти на компромисс с системой? По мнению правозащитников, именно это обстоятельство является ахиллесовой пятой системы условно-досрочного освобождения. К тому же многие эксперты называют его в числе главных факторов, повышающих коррупционную составляющую УДО.

«Слишком хорошим быть невыгодно»
Еще одним парадоксом системы условно-досрочного освобождения является ситуация с тяжелобольными заключенными.
- На этот счет есть специальное постановление Правительства РФ, - говорит правозащитник Сергей Марьин. - Согласно ему, эта категория осужденных должна освобождаться при наличии соответствующих медицинских показаний и при отсутствии нарушений режима.
Но даже здесь очень велик так называемый человеческий фактор. Ведь в российских колониях угодить в штрафной изолятор можно и за незастегнутую верхнюю пуговицу на бушлате. А сам факт попадания в ШИЗО является грубейшим нарушением режима содержания. Проще говоря, даже наличие медицинских показаний не является гарантией выхода на свободу. Что, собственно, и произошло в случае с Анной Чушковой.
- Знаете, я однажды общался с женщиной, освобожденной условно-досрочно, - продолжает Сергей Марьин. - Так вот она рассказывала о своей старшей по отряду. Эта женщина очень хорошо «держала» отряд, всегда выполняла план, участвовала в самодеятельности, не имела никаких взысканий и не допускала нарушений режима. Но на ее прошения об УДО представители администрации колонии отвечали: «Ты слишком хорошая, если тебя выпустить, кто же за порядком следить будет?!». Получается, что слишком хорошим быть просто невыгодно. Разве это не абсурд?!
В качестве выхода из создавшегося положения многие правозащитники призывают кардинальным образом реформировать систему условно-досрочного освобождения, сделав ее максимально прозрачной. Приходилось слышать мнение, что функцию непосредственного освобождения заключенных следует изъять у судов, которые и без того загружены, и передать на рассмотрение специальным комиссиям, которые еще предстоит сформировать.    
- По моему мнению, участвовать в процедуре условно-досрочного освобождения заключенного должно как можно больше людей, - говорит Сергей Марьин. - И это должны быть не только представители государства, но и представители общественности. Кроме того, человек, освобожденный из мест лишения свободы условно-досрочно, должен находиться под постоянным контролем. Но только не формальным, как сейчас, а под настоящим контролем. Все это можно прописать в законодательстве. К примеру, обязать освобожденного трудоустроиться за определенный период времени. Не думаю, что с этим могут возникнуть какие-то сложности. К примеру, у нас в Саранске дворником можно устроиться довольно легко. Одним словом, человек, который хочет жить на свободе, всегда найдет возможность честно зарабатывать. Вот только голова об этом должна болеть не у правозащитников, а у государства.
А вот с этим налицо определенные трудности. Пока конкретных шагов, направленных на изменение ситуации со стороны государства, не ощущается, несмотря на все призывы и предостережения правозащитников. И очень не хочется думать о том, что для того, чтобы они были сделаны, кто-то еще должен умереть.