Александр Домогаров: «Иногда нужно побыть одному….»

Александр Домогаров - явление уникальное. Фильмы с его участием обречены на успех, а режиссеры мечтают заполучить артиста вне очереди. В театр Моссовета поклонники артиста ходят «на Домогарова», в какой бы постановке он ни участвовал. Армия поклонниц растет, а мысль о том, что любимый артист не женат, греет сердце каждой женщине… Казалось бы, это обычная актерская история - когда народная любовь становится настолько сильной, что поклонники готовы ловить каждое слово о любимом артисте. Увы, и из бульварной прессы тоже. И вот уже артист - заложник своей популярности. В какой-то момент личная жизнь Александра Домогарова освещалась с подробностями, неизвестными и ему самому. Сначала он возмущался, сопротивлялся, пытался объясниться. А потом просто отошел в сторону, оставив за собой право говорить только о том, что его волнует по-настоящему. О творчестве. И в канун 55-летия актеру есть что рассказать. К своему юбилею он подготовил уникальный спектакль «Дороги Высоцкого», эксклюзивный творческий вечер. И недавно снялся в русско-японском фильме «В плену у сакуры». А еще ожидается выход фильма «Рихард Зорге», в котором артист сыграл легендарного разведчика. 

 

- Идея спектакля «Дороги Высоцкого» родилась достаточно давно, - рассказывает Домогаров. - До этого была программа, с которой мы проехали все подмосковные  города, в которых любил бывать Владимир Семенович. И эта программа стала основой большого музыкально-поэтического спектакля «Дороги Высоцкого». В нем - песни Владимира Семеновича и рассказ о нем. Рассказывает его сын Никита Высоцкий. Он как никто имеет право говорить об отце. Естественно, у нас есть подводки к песням, но ценность этого спектакля как раз в том, что я примерно знаю, какие стихи будет читать Никита Владимирович, но вот что он будет рассказывать - никто из нас не знает. И вот это сиюсекундное, то, что есть в спектакле, - оно самое ценное. Сегодня у Никиты может быть одно настроение, и он расскажет что-то, исходя из этого настроения. А в следующий раз оно поменяется - и рассказ его будет другим. Блок песен - он добавляется. Мы ищем людей, которые споют песни Владимира Семеновича. И я, ваш покорный слуга, попытаюсь прохрипеть какие-то вещи. Подтянутся наши звездочки из театра Моссовета - артистки Катя Гусева и Ира Климова. Мы очень благодарны, что театр Моссовета нас принял. Для меня это подарок судьбы и большая ответственность. Мы думали, чем взять молодое поколение, которое родилось гораздо позже нас? Как им объяснить, что за человек Высоцкий, откуда к нему такая колоссальная любовь миллионов людей? А все потому что «бил» он точно в души людские и рвал душу свою. Нет больше артиста с такой энергетикой, навскидку не могу назвать кого-то из коллег, кто соответствовал бы типу темперамента Владимира Семеновича. Поэтому, возможно, мы на концерте звучим громко - поскольку у нас не хватает актерской энергетики, мы ищем звучание песен, которое будет его энергетике соответствовать. 

 

- Бог подарил мне встречи с великими актерами: Владимиром Зельдиным, Ниной Сазоновой, Олегом Борисовым, многими другими мастерами театра. К сожалению, эта мощная часть актерского поколения уже ушла… Но благодаря им мы, когда-то сами молодые, узнали театр изнутри. Узнали, что такое на театральном языке «набивать половик», «вязать кулисы», «разбирать» оркестровые ямы, как можно загнать в фуру целый спектакль, который едет на гастроли. И все это - великая школа артистов театра, в котором самая большая сцена в Европе! Когда опускался занавес, мы на ней играли в футбол - и уставали бегать! И разговаривать на этой сцене было сложно - так, чтобы тебя услышал весь зал. И Владимир Михайлович Зельдин меня учил: «Сашка, ты веером, веером разговаривай - вот отсюда начал, а там закончишь!». Сосуществовать с такими артистами на площадке - это уже великая школа! Когда мы после четвертого курса пришли в Малый театр, все считали себя гениями. И вот на сцену выходит Михаил Иванович Царев - и вся твоя гениальность уходит… И ты понимаешь, что ты - песчинка. А потом выходит великая Гоголева - и ты понимаешь, что ты пыль... Но я точно знаю: чем выше артист, тем он проще. Я любил и боготворил Олега Борисова. Помню, мы репетировали «Павла Первого». Я его видел - и у меня отнимался дар речи. Я не мог говорить вообще! А Олега Ивановича это дико злило. И он своим высоким голосом говорил: «Ну что, мне с репетиции уйти, что ли?».

 

- Каждый актер по-разному входит в образ. У нас в спектакле «Дороги Высоцкого»  - 11 музыкантов. Они тоже артисты. И вот один из них приходит за 40 минут до спектакля, садится на темную сцену со своим инструментом и сидит там. О чем он думает - я не знаю. За полчаса до спектакля приходит Никита Высоцкий - круги нарезает. А кто-то заходит на сцену с пылу с жару - и не хуже вроде получается. А кому-то нужно выйти в декорацию. Часто спрашивают: «А как вы такие большие тексты запоминаете?». Да никто его не учит, этот текст! Смысловой текст учится руками и ногами. За время репетиций мы настолько понимаем, зачем мы и что делаем, что разбуди ночью, скажи: «Дядя Ваня!» - и через двадцать минут я буду ходить по сцене и говорить текст. За ногами идет такой текст, а за руками - другой. В сторону кресла - вот такой. То есть все запоминается на уровне физики тела. И уж если совсем раскрывать тайну, то скажу, хороший режиссер очень долго проводит так называемый застольный период: когда артисты сидят за столом и читают пьесу. Опытные артисты сидят и читают того же Чехова. И ты вдруг понимаешь, что за 30 лет работы в театре ты не знаешь, как это делать! И пьесу знаешь замечательно, и опыта у тебя много, и штампов набрался. Но с тобой рядом четыре месяца подряд сидит такая глыба, как Кончаловский, и ты не знаешь, что делать! И он начинает тебе рассказывать: как люди жили в то время, что такое на самом деле этот вишневый сад. И ты понимаешь, что вишневый сад - это не 12 соток с деревцами. Это «садик» в несколько гектар, с речкой, полями, и это все - имение Раневской… И потом тебе приносят фотографии из того времени, начинают о них рассказывать. Ты смотришь картины того времени, начинаешь сам влезать в то время: читаешь воспоминания, мемуары... Вот так тоже готовятся к спектаклю. Но иногда можно и из гримерки вылететь на сцену. А иногда необходимо полчаса побыть одному… 

 

- Опять возвращаюсь к Японии, потому что Зорге был казнен в Японии. И это единственная страна, где поставили памятник резиденту иностранной разведки. По легенде ситуация с Зорге была закрыта за семью печатями. Рихард Зорге хорошо поработал  в Китае, а потом был заброшен в Японию, где и закончил свою жизнь. Сейчас все говорят о гении этого разведчика. Якобы американцы  до сих пор преподают какие-то вещи по его дневникам, запискам. Он писал их в тюрьме, ему разрешили пользоваться печатной машинкой. Но он не мог править текст. Рассказывают, что рядом с ним стоял человек, он вынимал готовый лист, вставлял новый - и Зорге снова печатал. И этим он занимался три года, поскольку арестован был в октябре 1941-го, а казнен в 1944 году. Ему была назначена мера наказания: казнь через повешение. И три года он ждал стука в дверь: утреннего, обеденного, вечернего… Я не знаю, какой нужно силой воли обладать, чтобы вынести это ожидание. При этом он в своих записках сообщал о людях, которые были арестованы вместе с ним. Он давал на них отрицательные характеристики - в том духе, что тот человек никакой не радист, он бизнесмен, кроме денег, ничего не видит, зачем он вам, отпустите его… Он спасал людей, которых мог спасти. Зорге создал огромную разведсеть, до сих пор исследователи не могут распутать паутину, которую он создал в Китае и Японии. Главная заслуга Зорге даже не то, что он первым сообщил, что 22 июня начнется война. Он знал, что на границе с Дальним Востоком стояли три хорошо вооружённых советских армии, так как мы серьезно ждали нападения японцев. И Зорге доказал, что нападения не будет. Он все проанализировал и сообщил, что в Японии нет топлива для сухопутных войск. И тогда дальневосточные армии в течение двух недель были переброшены  в другие места, что стало спасением для Советского Союза. 

 

- Фильм «В плену у сакуры» - это японский кинопроект. «Русская» часть уже снята. Это любовная история русского офицера и японской девушки, она случилась во время Русско-японской войны 1904-1905 годов. Снимали лагерь военнопленных в городе Муцияма. Там действительно был лагерь, сначала там держали пленных китайцев, а после принятия Галльской конвенции стали принимать российских военных, которые попали в плен в Русско-японской войне. Там до сих пор есть русское кладбище. На нем - 98 могил. Матрос, рядовой, матрос, снова рядовой… И там есть бюст человека, который был командиром, - Василий Бойсман. Это персонаж, которого я играл. 98 могил - и все погибшие лежат лицом на северо-восток. Лицом к Родине. И на кладбище нет ни одного упавшего листочка. За русскими могилами ухаживают японские школьники. За могилами врагов ухаживают. Я смотрел и думал: «А как же они относятся к своим бабушкам и дедушкам? К отцам, матерям?». Это ко всем нам вопрос… Наших моряков содержали в достойных условиях. Им было разрешено погулять по городу, давали спиртное, старший командный состав преподавал необразованным матросам чтение и правописание. У японцев до сих пор только один вопрос: «А чего ваши бежали? Там же море кругом, бежать некуда…». Во всех других странах за побег - расстрел, у них - карцер. Но карцер, соответствующий японскому содержанию в лагере. Если ты провинился, в карцере ты должен сидеть на коленках с прямой спиной 24 часа. Это пытка. И согнуть тебе спину не дают. И ноги уперты в ягодицы. Это очень тяжело. Люди не выдерживали, были случаи суицида. Но они все равно бежали. И наши герои на вопрос, зачем бежали, отвечают очень по-русски: «Сами не понимаем зачем - просто домой хотим!». Вот это и есть порыв русской души. Не могу сказать, что это фильм про противостояние японцев и русских. Это фильм о силе русского духа, русском характере и русском офицере. И, конечно же, о любви… 

 

- Возраст? А что возраст? Мне 55. На свой возраст себя и ощущаю... Если можно было бы сбросить лет двадцать и оказаться в своей «тридцаточке», но уже с сегодняшними мозгами, тогда, возможно, и жизнь прошла бы по-другому…