Сидел за решеткой!

- Андрей Николаевич, из Госавтоинспекции вас беспокоят! - праздничный вечер 23 февраля переставал быть томным. Конечно, я ждал звонка, но другого. Днем я с супругой и сыном поехал в развлекательный комплекс. Поели мороженого, заглянули в магазин. Пока супруга примеряла кофточку, у сына закружилась голова. Пулей вылетаем на улицу, почти бежим к своей машине. Выезжая задним ходом с парковки, я даже не оглядываюсь. Удар приходится в левое заднее крыло припаркованного на обочине «Ситроена». Твою ж мать! Только ведь зарекся не попадать больше в аварии. Кроме крыла у иномарки слегка помят задний бампер, у меня на земле осталась фара. Сигнализация на французском авто не работает, хозяина в салоне нет. Минут десять я в состоянии отупелой полупрострации жду водителя второй машины. Засекаю время: 16.47. 

- У меня голова кружится! - истеричные нотки в голосе сына как будто возвращают меня к реальности. Сажаю жену в машину и рву к дому. Через пятнадцать минут я снова на месте аварии. «Ситроен» все так же стоит на обочине с помятым крылом, хозяина все так же нет. Паркуюсь рядом. «Сейчас придет водитель, оформим европротокол, после праздников съездим в страховую, все равно в выходные они не работают», - минуты ожидания дают мне возможность набросать в голове план действий. Через час меня начинает беспокоить содержимое моего бензобака: на улице мороз, движок приходится держать включенным, а хозяина второй машины все нет. Еще через час ожидание уже кажется мне бесполезным. Вырываю из рабочего блокнота листок бумаги, пишу на нем номер своего телефона, креплю на лобовом стекле «Ситроена» и еду домой. Перед тем как отпустить сцепление, смотрю на часы: 19.08. «Вернется хозяин машины, позвонит, приеду, все оформим», - эта мысль как-то примиряет меня с тем, что один из моих любимых дней в году безнадежно испорчен.  

Дома, сомлев от горячего душа, бокала красного вина и женской ласки, я окончательно примиряюсь с действительностью. «В конце концов, я никого не убил, ущерб второму водителю оплатит страховая, фару на своей машине все равно собирался менять, а впереди еще два выходных», - с этой мыслью решаю пораньше лечь спать. В этот самый момент в мою жизнь врывается телефонный звонок. «Из Госавтоинспекции вас беспокоят…». Меня спрашивают, есть ли у меня машина, где она находится, а получив ответ, просят спуститься с документами к ней. Я понимаю, что мой план не сработал, но, лишь оказавшись в машине ГИБДД с двумя сотрудниками, осознаю, насколько именно.

- Ты в курсе, что твою машину сейчас весь город ищет?! - инспектор в пять минут возвращает меня с небес на землю. Выясняется, что хозяин «Ситроена» все же пришел. Повреждения на своей машине он обнаружил, а вот листка с номером моего телефона на месте не оказалось. Зато он нашел другой листок, на котором было написано: «Вас стукнул ВАЗ-2114 с таким-то номером». Он вызвал ГИБДД, передал этот листок инспекторам, и мою машину объявили в розыск. С праздником! И вот меня уже везут в ГАИ. «Внимание всем постам, задержать ВАЗ-2114» - рация в салоне полицейской машины призывает правоохранителей как можно скорее найти мою машину.

- Мы уже везем водителя на базу, - отвечает инспектор.

- Хорошо. Отличная работа, мужики, - отвечает база. 

Я звоню жене и говорю, что ночевать, скорее всего, домой не приду. 

- Бумаг теперь придется исписать больше, чем в уголовном деле, - инспекторы, выслушав мое объяснение, приступают к оформлению. 

- Пил?

- Бокал вина вечером после аварии.

Несут алкотестер. Дую в трубочку. По нулям. Несут второй. Дую в трубочку. Алкоголь обнаружен, но до статьи не хватает. Хорошо, что крепкое не пил. Оформление документов занимает часа полтора. 

- Сейчас повезем тебя в отдел полиции, оставим там, - инспектор рассказывает мне, как будет складываться моя жизнь в ближайшее время. - Если завтра будет дежурный судья, тебя повезут в суд. Если нет - тебе вручат повестку, держать тебя в отделе полиции никто не будет, тебя же кормить надо. Если не хочешь лишиться водительских прав, проси в суде, чтобы тебя арестовали. Отсидишь пару дней, и все. В случаях, когда в ДТП нет пострадавших, судьи обычно идут на это. А вообще сразу после аварии ты должен был позвонить в ГИБДД и сообщить о произошедшем. Тогда и проблем бы никаких не было. В половине второго ночи 24 февраля меня выгружают в отделе полиции № 1. 

 

- Тебе сказочно повезло, мой друг! - прапорщик из дежурной смены, кажется, очень рад моему приезду. - Судья завтра будет, поэтому сидеть здесь до понедельника тебе не придется.

У меня изымают содержимое карманов, забирают документы, сигареты, заставляют снять даже шнурки с ботинок и нательный крестик. Мои возражения не катят. В отделе этой ночью аншлаг. Праздник все-таки. Все камеры забиты алкоголиками, тунеядцами и другим антиобщественным элементом вроде меня. Меня помещают в камеру с молодым человеком, задержанным за драку. Обстановка внутри просто ужас. В последний раз я ночевал в таком гадюшнике семнадцать лет назад, облопавшись спиртного в день своего совершеннолетия. Ловлю себя на мысли, что правозащитники, регулярно докладывающие о том, что обстановка в местах принудительного содержания в нашей республике близка к европейским стандартам, либо бессовестно врут, любо просто не владеют ситуацией. Узкая лавка, на которой даже мое кощейское тело умещается с большим трудом, удивительно гармонирует с копотью на стенах, засохшими пятнами на полу и непередаваемым букетом густого перегара, к которому невозможно привыкнуть даже после нескольких часов пребывания внутри. Мы с сокамерником укладываемся валетом, предварительно попросив сводить нас в туалет. Лучше бы я потерпел. Любой деревенский сортир по сравнению с этим помещением покажется Гранд-отелем. Сокамернику хорошо, он пьяный, засыпает быстро. Его храп впивается в мозг, залезает под кожу, пристрелите меня прямо сейчас! Я все же пытаюсь уснуть, но бесполезно. От скуки пытаюсь прочесть надписи на стенах. С учетом обстановки вокруг их содержание меня ничуть не удивляет. В камере прохладно, если не сказать больше. Меня знобит. А ведь на мне теплый свитер и зимняя куртка. Сокамерник-то вообще в футболке дрыхнет. Часов в пять, а может раньше (часы-то отобрали), он просыпается и просит дать куртку, которую у него отобрали. Ему отказывают. Я спрашиваю почему.

- Да у меня шнурки на куртке, а с ними в камеру нельзя, - объясняет парень. В общем, если задержанный околеет от холода - это нормально, главное чтобы при осмотре его тела не были обнаружены шнурки. 

- Командир, выведи покурить, - я полностью поддерживаю просьбу сокамерника, но она остается без удовлетворения. Я не уверен, что этот отказ соответствует требованиям закона, но в суде же его не обжалуешь, приходится терпеть. Но, господа правозащитники, провентилируйте, пожалуйста, и эту тему. Утром одного прапорщика меняет другой. Он молодой и добрый. За утро он дважды выводит меня покурить на улицу, угощая при этом сигаретами, и терпеливо объясняет моей жене, обрывающей телефон в отделе, что в суд меня повезут не раньше двенадцати часов дня. 

…Заберите водительские права и машину без лишней бюрократии, только выпустите меня отсюда. Если хотите, я возьму на себя еще какое-нибудь правонарушение или в краже признаюсь…

- Без пятнадцати двенадцать, щас поедем, - в очередной раз отвлекает меня от мрачных мыслей добрый прапорщик. Дайте ему, пожалуйста, медаль!

 

Мне возвращают шнурки, документы, кошелек и сигареты. Курю сразу две, потому что скоро опять отнимут. Мне уже объяснили, что после суда меня повезут в изолятор временного содержания, именуемый в простонародье литейкой. Грузимся в «буханку». Вместе со мной везут судить Равиля. Он уже провалялся двое суток в отделе за то, что, находясь под надзором, не ходил отмечаться. Да и приняли его пьяного в сосиску. Никто его, конечно, не кормил, и если бы дежурный судья сегодня не вышла на работу, лежать бы ему голодным в камере до самого понедельника. Как и я, Равиль очень рад, что вырвался из отдела. На литейке он сидел уже много раз, говорит, что там очень хорошо. Перед началом заседания я успеваю зарядить сдохший за ночь телефон. Зарядное устройство вместе с сигаретами и поцелуями мне прямо ко входу в суд доставила супруга. Первым судят Равиля. На него составили аж четыре материала, по совокупности ему дают десять суток административного ареста.

- Еще восемь осталось, - улыбается Равиль, - двое-то я уже в отделе отсидел. 

Я следующий. Вместе с доставившим нас майором заходим в кабинет мирового судьи. Она тщательно изучает мой паспорт, спрашивает об обстоятельствах совершенного правонарушения, изучает документы, составленные сотрудниками ГИБДД. Потом у нас происходит короткий диалог, содержание которого я не могу привести в газете. Просто потому, что в случае чего не смогу доказать сам факт того, что этот разговор был. По результатам этой беседы мне назначают наказание в виде административного ареста сроком на одни сутки, в зачет которых идет время, уже проведенное мной в отделе полиции. Я смертельно устал, но все равно быстро подсчитываю оставшийся срок. Сидеть осталось чуть больше двенадцати часов. Через двадцать минут все та же «буханка» тормозит у входа в изолятор временного содержания на Александровском шоссе.

Меня и Равиля сразу же сажают в отстойник, небольшое помещение с опускающимися нарами и туалетом, который заключенные называют дальняком. Вещи пока не отнимают, и я успеваю попросить Равиля сфотографировать меня на мой мобильный телефон. На память! Минут через двадцать за мной пришел высокий, угрюмый на вид офицер. Он добрый. Вежливо просит выложить все из карманов, снять шнурки с ботинок и обручальное кольцо с безымянного пальца. Потом снимает с меня отпечатки пальцев, фотографирует, записывает личные данные, выдает наволочку и простыню. Личные вещи, кроме сигарет, упаковывает в специальный мешочек, вернет, когда отсижу свой срок. Сигареты разрешает оставить. Дайте ему, пожалуйста, орден. 

 

Меня помещают в камеру № 2. Просторное чистое помещение. Четыре двухъярусные кровати, стол, два железных шкафчика, кран с горячей и холодной водой, дальняк и камера наблюдения прямо над ним - вот и вся обстановка. На входе есть вешалка и казенные тапочки. Переобуваешься, занимаешь свободную шконку - и мотай на здоровье свой срок. В первый раз за прошедшие сутки чувствую себя человеком. 

Камерное общество встречает меня вполне приветливо. Кроме меня здесь мотает свою десятку дядя Леша по кличке Радио (потому что балаболит без умолка, постоянно шутит и задает вопросы), попавший сюда за пьяное вождение, мой ровесник Леха, залетевший за уклонение от принудительного лечения от алкоголизма, и Гена, худощавый мужик лет пятидесяти. Из нас четырех он самый опытный сиделец. Шутка ли, отмотал два срока на зоне и здесь сидит уже не в первый раз! Я жалуюсь на головную боль, и для меня тут же находится таблетка анальгина, а Гена заваривает свой фирменный чифир. Кипяток нам приносит все тот же высокий офицер. Я валюсь с ног от усталости, но отказаться от такого предложения не могу. С армии не пил этого напитка. По части чифира Гена действительно мастер. Пускаем пластмассовую кружку по кругу, заедая дешевыми карамельками. Жидкость пробирает аж до костей, усталость и сон как рукой снимает. Я снова бодр и весел, у меня есть две пачки сигарет, приятная компания и десять часов срока впереди. Мне все завидуют. Чуть позже к нам подсаживают Равиля, с которым нас вместе судили, и Наиля, крепкого мужика из Лямбиря, задержанного за пьянку. В нашей шестиместке теперь полный комплект. На ужин нам подают горох. 

- Музыкальное блюдо, - шутит Гена. - Вообще-то здесь с питанием очень хорошо. Раньше вообще как на убой кормили, сейчас чуть хуже, но все равно хорошо. 

После отдела полиции мне начинает казаться, что я в раю!

 

За что сажают людей

Гороховая музыка начинает звучать в камере ближе к вечеру, когда мы чифирнули уже дважды. Но в нашем помещении открываются два окна, поэтому воздух всегда остается свежим. После райотделов мужики здесь в буквальном смысле приходят в себя: трезвеют, отъедаются, оттаивают душой от злости на правоохранительные органы. Ловлю себя на мысли, что, если бы все сотрудники полиции относились к задержанным так, как здесь, правопорядок в нашей стране был бы гораздо выше. Не сложно ведь забить человека в камеру и сделать так, чтобы он почувствовал себя ничтожеством, куда сложнее на личном примере показать ему: несмотря ни на что, ты - человек! А здесь действительно сидят обычные люди. Да, у кого-то из них проблемы с алкоголем, у кого-то - с работой, но разве должны представители государства улучшать показатели за счет безобидных людей?! А таких случаев здесь сколько угодно. К примеру, Наиля задержали, когда он пошел в магазин за сигаретами.

- Я дома выпил, вышел в магазин, по дороге наткнулся на полицию, - рассказывает мужчина. - В протоколе, конечно, написали, что я выражался нецензурной бранью. 

- На моей памяти был случай, когда полицейские задержали двух мужиков, - рассказывает Гена. - Написали, что они неопрятно выглядели, шли по улице с расстегнутыми ширинками. А один из них был одет в спортивное трико. Там и ширинки-то нет! Проблема в том, что суды, практически не разбираясь, дают каждому задержанному полицией человеку то пять, то десять суток. Моему сокамернику Лехе влепили сразу двадцать, хотя закон предусматривает не больше пятнадцати.

- Мне даже полицейские здесь сказали, что в первый раз видят человека с двадцаткой, - невесело улыбается Леха. 

Да что далеко ходить за примерами. Лежа на шконке, я читаю копию постановления о назначении мне административного ареста. Ее выдают каждому. Поверьте мне, этот документ заслуживает отдельного внимания с учетом того, что в суде была тщательно изучена каждая страница моего паспорта. Приведу лишь несколько выдержек. 

«…суд установил: 23 февраля 2018 года в 19 часов 08 минут на улице Волгоградской Евлокимов А.Н., управляя автомобилем ВАЗ-21140, совершил столкновение с автомобилем «Ситроен…». Мне очень хочется знать, кто такой господин Евлокимов и почему он оказался за рулем моей машины! Далее: «…факт совершения Борисовым А.М. административного правонарушения установлен исследованными судом доказательствами…». Но позвольте, если за рулем моей машины находился господин Евлокимов А.Н., а административное правонарушение совершил Борисов А.М., то почему за их грехи сутки административного ареста получил я, Елистратов А.Н.?! Пусть Евлокимов с Борисовым и сидят! 

Ну и напоследок мелочевка: «…учитывая личность виновного, признание вины, наличие на иждивении трех детей…». Для читателей поясняю, у меня один-единственный и любимый ребенок, его данные записаны в моем паспорте, который был тщательно изучен в судебном заседании. 

- Понимаешь, Андрюх, они же эти решения штампуют по шаблонам, - просвещает меня сокамерник Геннадий. - Берут отпечатанные ранее постановления, меняют в них фамилии и даты - и готово. 

Но получается, в моем случае не удосужились сделать даже этого! В документе, на основании которого человек лишен свободы, пусть даже на сутки, дважды неверно указана его фамилия и сведения о наличии иждивенцев! После этого я готов поверить в любой рассказ любого осужденного. 

 

Ближе к одиннадцати вечера начинаем потихоньку укладываться спать. Сутки без сна все-таки берут свое, я просто отключаюсь. А через два с половиной часа мне на свободу. Выпускают здесь строго по времени. Сверх указанного в постановлении часа держать арестованного в ИВС никто не будет. Время моего освобождения - 1 час 30 минут 25 февраля. Меня будят минут за пятнадцать до этого. Офицер принес мне шнурки. Вставляю их в ботинки, собираю постельное белье, прощаюсь с мужиками. В коридоре мне под расписку возвращают личные вещи. Все в целости и сохранности. Я благодарю сотрудника полиции. Не столько за себя и вещи, сколько за то, что вот он такой, что он вот так делает свою работу. Я уважаю таких людей! 

- Счастливо, - говорю я на прощание.

- Заходи, - спокойно отвечает он. 

«Все может быть, от тюрьмы и от сумы зарекаться в нашей стране нельзя», - думаю я, но вслух не говорю. 

Р.S. Если у кого-то возник вопрос: «Зачем я все это написал?», поясню. Я написал это для таких же беспечных водителей, которым, как выяснилось, оказался я. Не повторяйте! Я написал это для сотрудников полиции, которым протоколы важнее человеческих судеб. Прекращайте! Наконец, я написал это для тех, кто не смотрит, кого, за что и на сколько он лишает свободы. Вы наказываете людей за их ошибки, но сами-то готовы отвечать за свои?