«В «Поиске» за деньги не работают!»

Н.К.: После окончания педагогического училища и службы в армии я вернулся в родное село Гузынцы в Большеберезниковском районе Мордовии и стал работать учителем истории. Вместе с учениками мы организовали исторический кружок. В 1975 году получило широкое развитие всесоюзное движение «Летопись Великой Отечественной войны». Мы очень активно подключились к нему, записывали воспоминания ветеранов войны, собирали их фотографии. Нам очень нравилось заниматься этим, мы обошли всех наших ветеранов, даже с белорусами связывались, они тогда объявили конкурс, в котором мы заняли призовое место. В общем, потихоньку втянулись в эту работу. Вообще, тема войны и поиска погибших солдат была близка мне еще и потому, что у меня отец является участником Великой Отечественной войны. А в 1988 году состоялся первый слет поисковых отрядов в Калуге, и уже летом 1989 года мы поехали в свою первую экспедицию. Несколькими годами ранее мы организовали у себя сначала школьный краеведческий музей, впоследствии он перерос в сельский краеведческий музей. И каждое 18 мая в Международный день музеев мы всегда собирались на чаепития. Договаривались, что каждый приносит из дома пироги и какую-нибудь реликвию для музея. И одна девочка, Люся Парчайкина, принесла солдатскую фляжку. Для тыловых регионов это была диковинка. Когда мы начали рассматривать эту фляжку, оказалось, что она вся была исписана острым предметом. Там было написано «Смерть немецким оккупантам, светись же, русская земля!». И было написаны имя бойца. Девочка эта нашла фляжку на огороде, но никто не понимал, откуда она там взялась. Мы решили выяснить судьбу хозяина. И вот в тот день мы и решили, что отныне будем называться поисковым отрядом «Поиск». Мы написали письма по тем адресам, который были нацарапаны на фляжке, и через три месяца получили ответ. Оказалось, что хозяин этой фляжки жив, работал директором школы в поселке Талица, звали его Кадочников Виктор Александрович. Кстати, поселок этот является родиной советского разведчика Николая Кузнецова. Мы рассказали ему о находке. Он сказал, что помнит эту фляжку, помнит, как гвоздем царапал эти надписи. Выяснилось, что с этой фляжкой он дошел до Берлина. Но как она оказалась в Мордовии - неизвестно. Скорее всего, он обменялся с кем-то. Тогда это было принято. 

Н.К.: Всех, конечно, не помню. Но, если посмотреть фамилию или документ, в памяти обязательно всплывет. Допустим, мы подняли 4692 бойца. По крайней мере, половина этих солдат прошли через мои руки. И когда мы встречаемся с людьми, с которыми ездили в экспедиции лет десять назад, начинаем вспоминать фамилии, сразу в памяти всплывают те воронки, в которых мы откапывали останки. Понимаете, поиск каждого бойца очень тяжело дается. Разумеется, ты пропускаешь все это через себя. Мы ведь не картошку собираем в полях. Хотя были случаи, когда идешь по лесу и видишь - череп лежит. Начинаешь раскрывать, а там - останки. Помню, в один день мы подняли восьмерых таких бойцов. Так называемые верховые. Так называют тех бойцов, чьи останки лежат практически на поверхности. Это было в 90-х годах прошлого века в Калужской области, там есть так называемая долина смерти в Юхновском районе. А ведь в том лесу и пожар был, и люди там ходили…

Н.К.: Я вам больше скажу, к этой деревне вела только лесная дорога. Но был случай, когда лесок, в котором мы нашли останки бойцов, находился метрах в трехстах от деревенской фермы. А ферма находится на краю села. То есть от сельсовета до леса чуть меньше километра. Там отличная дорога. И каждый день с фермы телят выгоняют в этот лес. Бои там шли в 1942-1943 годах. Именно на этом поле находилась высота, на которой совершил подвиг наш земляк Игорь Косарев. Так вот, когда мы занимались поиском в этих местах, рядом с нами ходили люди, землянику собирали. И никому это не нужно было. Люди просто перешагивали через эти останки. Наверное, это просто другая психология. Нам это трудно понять. Буквально два года назад под Ржевом на склоне мы нашли немецкое пулеметное гнездо. Там куча стреляных гильз. Наши войска зимой 1942 года переходили через Волгу и поднимались на этот склон. Их, естественно, косили из пулеметов. Мы нашли воронку, видимо, от снаряда. А вокруг в радиусе 15-17 метров мы нашли останки семнадцати бойцов. И пока мы там работали, вокруг нас спокойно ходили грибники. Представляете, эти семнадцать человек лежали там с 1942 года! 

 

Н.К.: Знаете, мы работали в разное время. И в лихие 90-е. И у нас не было ни одного года, чтобы мы не поехали в экспедицию. Республика всегда находила средства для нас. Постоянно было ощущение, что с поиском скоро будет покончено. То власть в стране меняется, то сама страна перестает существовать. Но, несмотря ни на что, поисковые отряды существуют по всей стране. Ежегодно в нашей стране поднимаются от десяти до тридцати пяти тысяч бойцов. Но, когда еще президентом России был Дмитрий Медведев, он сказал, что у нас не захоронено больше двух миллионов солдат. Хотя эта цифра очень приблизительная. Ведь только в Сталинградской битве, по данным из разных источников, погибло около девятисот тысяч советских солдат. По данным военных комиссариатов Ростовской и Волгоградской областей, на территории которых проходила эта битва, официально захоронено около девяноста тысяч погибших. А где остальные?! И это только результат одной битвы Великой Отечественной войны. Поэтому работы нам хватит еще на много лет вперед. Но это только одна сторона нашей работы. Ведь из двенадцати месяцев в году в полях мы проводим в лучшем случае месяц. Все остальное время мы занимаемся другим. По компьютерным базам пытаемся установить судьбы пропавших солдат. Очень помогает, что несколько лет назад были рассекречены эти списки. В нашей республиканской Книге памяти содержатся имена ста тридцати четырех тысяч погибших солдат. Когда мы сделали анализ, получилось, что 65-70 процентов являются без вести пропавшими. То есть не имеют места захоронения. Когда стали смотреть остальных, выяснилось, что у половины есть место захоронения, но данные указаны неверно. К примеру, написано, что солдат погиб в Смоленской области в Сычевском районе в деревне Васильки. Как говорится, садись на поезд и езжай. Но при проверке выясняется, что это уже не Смоленская, а Тверская область, не Сычевский район, а Зубцовский, деревню Васильки сожгли еще в 1942 году. И с тех пор там никто не жил. И памятника в этой деревне нет, а все солдаты лежат на поле или в лесу. 

Н.К.: Понимаете, с тем, что, к примеру, делает польское правительство, мы ничего не можем поделать. Но важно отделять одно от другого. К нам, например, приезжали ребята из польской поисковой организации «Курск». И они нам откровенно говорили, что простые жители Польши молятся на советского солдата. У руководителя этой организации в 1945 году бабушку спасли советские солдаты. Фашисты тогда собирались их сжечь, а наши отбили. Поэтому необходимо разделять народ и даже не все правительство, а отдельных его членов. Уверен, что, когда сменится это правительство, сменится и политика. И все будет нормально. Второй момент заключается в том, что за редким исключением там, где есть захоронения, есть и уход за ними. В основном они демонтируют те памятники, которые как символы стоят на площадях. Понятно, что это очень неблагодарное дело, но непосредственно солдат, которые там погибли, это не касается. Примерно так же обстоит ситуация на Украине. Десять лет назад все было по-другому. Мы вместе с украинскими ребятами работали, да и сейчас еще работаем, встречаемся, правда, только на территории России.

Н.К.: Нет, как работали вместе, так и работаем и сидим за одним костром. Или взять Германию. Не знаю, куда приведет их эта политика, ведь они уже сейчас дали возможность этим бритоголовым собираться. Хотя раньше все это запрещалось. И там отношение к нашим захоронениям всегда было очень трепетным. Там на каждом кладбище, неважно, польское это, советское или немецкое, есть человек, который ухаживает за могилами, поливает цветы, стрижет газоны. 

 

Н.К.: Это дело не может надоесть. Понимаете, если ты вошел в него, погрузился, то уже не остановишься. Это как снежный ком. Чем дальше, тем сложнее, но и интереснее. Людям действительно нужна наша работа. Ведь они приходят в военкомат, но там практически нет таких данных. Есть только сведения о том, сколько человек призвано на службу, сколько демобилизовано. И остаются только поисковики, которые никогда не откажутся поискать человека. Другое дело, что не всегда получается. 

Н.К.: На сегодняшний день нет. Несмотря на то, что практически все архивы рассекречены, обработаны пока еще далеко не все. К тому же в 1945 году американцы вывезли из Германии очень большой архив военнопленных. По официальным данным, за время войны у нас было порядка шести миллионов пленных. Так вот архив больше чем на половину из них находится в США. И эти данные еще не обработаны. Насколько мне известно, американцы дали добро на доступ нашей стороны к этим данным, но на это необходимо время. 

Н.К.: Непосредственно «Поиск» как молодежная общественная организация имеет филиалы в большинстве районов республики. Само собой, уровень подготовки может существенно отличаться. Тут многое зависит от руководителя. Сегодня у нас есть порядка тридцати-сорока взрослых, которые хорошо знают эту работу. Соответственно, вокруг них строятся хорошие отряды. Важно понимать, что это общественная работа, она не оплачивается. За деньги у нас никто не работает. Знаете, в 90-е годы прошлого века, когда было такое дурное денежное время, кто-то пустил слух, что поисковикам собираются платить за их работу. Так вот один парнишка мне тогда сказал: «Если будут платить, я уйду из поиска!». Конечно, определенная текучка у нас есть. Ведь у нас работают в основном студенты, школьники. А когда они оканчивают обучение, устраиваются на работу, обзаводятся семьями, им уже не так просто заниматься этой деятельностью. Мы это прекрасно понимаем. Поэтому в нашем деле очень важна преемственность поколений. Чтобы на место одних всегда приходили другие.