«От этого можно сойти с ума!»

- Знаете, когда я на своих страницах в социальных сетях пишу об этой истории, выражаю свои боль и эмоции, мне многие задают один и тот же вопрос: «А вы что, денег с него хотите получить?». Я отвечаю: «И денег тоже! Почему нет?! Вы думаете, при такой серьезной травме можно обойтись без денег?!». Хорошо, что Максиму с работы помогли на реабилитацию. Понимаете, нам каждый день обходился в двенадцать с половиной тысяч рублей. А я работаю воспитателем в детском саду. Но мы не только денег не увидели, нам даже «извините» никто не сказал. Это все меня очень возмущает! 

Н.Ю.: Это удивительно. Мне потом часто задавали этот вопрос. Материнское сердце… Вот ничего не предчувствовала. Обычно Максим звонил мне, когда ехал с работы. Он спрашивал, есть ли еще дети в детском саду, можно ли меня забрать с работы. А в тот день я вышла с работы, разговаривала с родительницей одного из детей. И подумала еще, почему он мне не звонит. Я сама позвонила ему, но он не ответил. Я позвонила еще раз. Максим ответил на звонок, но он был в шоковом состоянии. Потом, когда я сопоставила время аварии со временем моего звонка, мы с Максимом пришли к выводу, что именно благодаря тому, что я позвонила ему, он смог найти в салоне свой телефон и ответить на звонок. Он сказал, что ничего страшного не произошло, что он «немножко попал в аварию». Когда я попала на место аварии и увидела, что стало с машиной, на которой ехал мой сын, мне очень поплохело. Нашла я его уже в травмпункте. 

Н.Ю.: Об этом мне сказал Максим уже в больнице. А ему об этом сказали сотрудники МЧС. Я сразу поняла, что тягаться здесь бесполезно. На второй день после аварии, когда мне начали звонить журналисты, я сразу сказала: «Я не верю, что что-то будет». Потому что слишком громкая фамилия. Но потом было несколько публикаций в СМИ, которые были в нашу пользу. Я тогда наняла адвоката, он сказал, что вторая сторона ищет выходы на нас. Я даже немножко в это поверила. Но это было только на первом этапе. А потом они решили, что проще сделать виноватым во всем Максима. И пошел такой беспредел… По городу поползли слухи, что нам заплатили пять миллионов рублей. У меня соседка старенькая бояться начала. Говорит, придут к вам за деньгами, перепутают двери и зайдут ко мне! Мы уезжали в реабилитационный центр, просили ее поливать цветы, но она даже ключ боялась брать. Говорит, меня убьют в вашей квартире. Мы даже не надеялись, что его привлекут к ответственности, готовились к тому, что будет признана обоюдная вина. Но сделать так, что он не виноват, а Максим сам себе сломал позвоночник, - это… Сколько слез я тогда выплакала - не расскажешь. И адвокат наш ничего не смог сделать. Он мне только звонил и говорил, что следствие заканчивается, а ему даже бумаги не дают. А второй участник уже взял эти бумаги и пришел с ними в страховую компанию, чтобы отремонтировать свой автомобиль. Мы писали обращение в прокуратуру, но ответ оттуда нам так и не дали. И адвокату тоже не дали. Это был такой позор! Я пришла в прокуратуру за ответом, но прокурора Октябрьского района к тому времени уже арестовали за взятку. И мне до сих пор не дали ответ на мое обращение! 

Н.Ю.: Мы обращались. Пока мы находились в реабилитационном центре в Москве. Через интернет я обращалась в Генеральную прокуратуру. Мне ответили, что мое обращение принято к рассмотрению. Сейчас Москва затребовала это дело и назначила новую экспертизу. Ее должны сделать в Москве. К нам снова приходил следователь, сказал, что дело направляется в Москву, что нас поставят на очередь для проведения экспертизы. Но предупредил, что это дело не быстрое. Когда я в последний раз ему звонила, он сообщил, что нас поставили на очередь на июнь. Я допускаю, что там действительно могут быть такие очереди, но в то, что что-то изменится в нашу сторону, я не верю! Но вот теперь ждем июня. Если честно, я просто не знаю, что еще делать. Подавать исковое заявление в суд бесполезно. В Мордовии для нас круг замкнулся. 

Н.Ю.: Сразу после аварии Максима отвезли в травмпункт. Хотя я не очень понимаю зачем. Ведь если человек говорит, что не чувствует ног, его необходимо везти в нейрохирургию. Но первоначальное обследование показало перелом позвоночника, потом Максиму сделали МРТ, его осмотрели нейрохирурги, сказали, что задет спинной мозг. Максима сразу отправили в Республиканскую больницу в реанимацию. Хорошо, что операцию ему сделали быстро. В пятницу произошла авария, а в воскресенье Максима прооперировали. 

Н.Ю.: Сразу после операции меня пригласил на беседу хирург и сказал, чтобы я в течение двух недель вообще ни о чем не думала, что в это время у моего сына вообще ничего шевелиться не будет. Но незадолго до истечения этого срока у Максима начал шевелиться палец. Врачи говорили, что началась положительная динамика. Но при этом отмечали, что никто сейчас мне не сможет сказать, будет ли он ходить. Но Максим как-то уперся, сразу сказал, что будет ходить. Наверное, он еще молодой и как-то не осознавал, что травма настолько серьезна. Но я сразу поняла, что нам необходимо ехать в реабилитационный центр. 

Н.Ю.: Знаете, соседка у меня говорит все время, что Бог все уладит. Вокруг меня все время находились какие-то люди, которые помогали. Первоначально нам помогли попасть в реабилитационный центр по ОМС. Но это только на двенадцать дней. Причем ОМС предусматривало только пять самых примитивных процедур. Я решила, что необходимо продолжать лечение как минимум месяца полтора-два. Нужны были деньги. Но я сразу позвонила в этот центр и сказала, что мы продолжим лечение. Конечно, сразу возникли трудности. Прежде всего, непонятно было, как везти Максима. Было много вариантов, но в конце концов нас убедили, что ехать необходимо поездом в вагоне для инвалидов. Но проблема была в том, что на тот момент у Максима еще не было официальной инвалидности. Знаете, у нас такой бюрократизм насчет этого. Какое-то время мне просто отказывались продавать билет. Потом я уже попросила врача от руки написать эту справку. Вот так нам удалось переправить Максима в Москву. А там нас уже встретила «скорая» с каталкой, и мы попали в реабилитационный центр. И вот эта реабилитация вселила в нас надежду, что все не так безнадежно. За полтора месяца, что мы провели там, Максим встал на ходунки. На месяц мы вернулись в Саранск, а потом снова поехали туда. Правда, вторая реабилитация оказалась не такой эффективной. Но сейчас Максим продолжает заниматься с инструктором уже здесь, в Саранске. Знаете, он очень упертый. Всего, чего ему удалось добиться на сегодняшний день (Максим самостоятельно передвигается с помощью костылей - прим. авт.), он добился своим титаническим трудом. Вы не представляете, в каком состоянии он приезжает с тренировки. Он молодец, всегда остается на позитиве. Даже когда он еле-еле передвигался на коляске, на вопрос: «Как дела?» всегда отвечал, что у него все хорошо. Знали бы вы, как выглядело это «все хорошо». Человек даже сесть самостоятельно не мог. Проблемы были во всем. 

Н.Ю.: Самыми тяжелыми были первые дни. До того момента, когда Максим встал на ходунки. После этого я не то чтобы успокоилась, у меня появилась надежда, что он будет ходить. А вот неизвестность, которая была до этого… У меня просто в голове не укладывалось. Понимаете, вчера у меня был молодой, красивый, здоровый сын, а сегодня… Я чуть с ума не сошла. За день до аварии он заехал за мной на работу, мы пошли в магазин, он все бегом-бегом делал. А тут он лежит и не может даже пошевелиться… И никто не дает гарантии, что он будет ходить. От этого можно сойти с ума. 

Н.Ю.: О том, что в нашем мире есть несправедливость, я, конечно, знала. Ведь я не маленький ребенок. Но… Понимаете, я ведь всю жизнь проработала в детском саду. И нас на работе выдрессировали так: вам привели здорового ребенка, и вы несете ответственность за каждую царапину, которую он получил. Пусть даже не по моей вине. И когда в моей группе девочка упала и сломала руку, ее мать чуть с кулаками на меня не накинулась. И мои извинения ей были не нужны. И вот я думаю, почему я извиняюсь за каждую царапину, а тут такая травма, и он даже не нашел в себе смелости не то что самому прийти, а хотя бы послать кого-то, чтобы извиниться. Знаете, они виделись недавно на улице, мне Максим об этом рассказывал. Сын был на костылях, но тот даже не подошел к нему. Он отремонтировал машину за счет страховой компании моего сына, и все. Знаете, я женщина, у меня свой склад ума, я далека от всех этих законов. Но даже я теперь понимаю, почему ему было выгодно сделать виноватым именно Максима. Ведь в случае признания обоюдной вины страховая компания не стала бы выплачивать ему деньги. И когда все это до меня доходит, я думаю, как бы мозгами не перевернуться от такого безобразия. 

Н.Ю.: После ситуации, в которой мы оказались, я встретила много хороших людей. Я поняла, что есть много порядочных людей, что не все такие сволочи, как… А с несправедливостью я теперь сталкиваюсь везде. Ведь мы еще ВТЭК проходили. А это… Иногда просто бьешься, а все против тебя! 

Н.Ю.: Максим очень сдержанный человек. Мы часто с ним беседуем, и то, что он пережил, невозможно забыть. У него были и слезы, и истерики, мы все это пережили. Я плакала с ним вместе. Он говорил, что очень устал. К нам приходил хирург, и когда он видел слезы на лице Максима, говорил, что ему еще долго придется плакать. Конечно, Максим стал другим. Нет больше того блеска в глазах, какой был раньше. Помню, едет он по реабилитационному центру в коляске и говорит: «Мама, зачем мне все эти слова: ортезы, алкоматы?..». А что касается его отношения к жизни… Возможно, Максим мне многое не говорит, делает вид, что надо жить так, как жил. Я пытаюсь объяснять, что так, как раньше, уже не получится, но… Не знаю, как будет дальше, будет ли у Максима своя семья. Сейчас для меня это не так важно. Для меня главное поставить его на ноги. 

Н.Ю.: У меня ее и не было! А сейчас тем более. Понимаете, если бы у меня были деньги и связи, которые позволили бы нанять независимого адвоката, возможно, мне удалось бы добиться даже не привлечения виновника к ответственности, а хотя бы изменения формулировок в документах. Мы с Максимом много говорили об этом. И решили, что тратить деньги на адвокатов просто бессмысленно. Все равно мы ничего не добьемся, а деньги нам нужны для реабилитации. Да, у меня был выбор: или биться за справедливость, или бросить всю себя на восстановление сына. Я выбрала второе. 

Н.Ю.: Мысли такие, может быть, и были, но когда я наслушалась, какой он человек, я поняла, что бесполезно к нему идти. 

Н.Ю.: Я просто высказываю свою боль, свои мысли, так, как я это делаю сейчас в разговоре с вами. Душой я не смирилась, душа моя протестует и по сей день и никогда не смирится с тем, что произошло. А многие ведь не верят, что он действительно нам ничем не помог. И меня постоянно спрашивают об этом. К тому же, если молчать и ни о чем не говорить, получается, что я всем довольна. А я недовольна!