Лион Измайлов не хочет смешить Бога

Знаменитый юморист накануне 75-летия открыл нам свои тайны

Благодаря его изящным монологам нашли популярность многие артисты эстрадного жанра - Геннадий Хазанов, Евгений Петросян, Ефим Шифрин, Клара Новикова… А самого автора Лиона Измайлова зрители увидели на сцене далеко не сразу. Потому что сначала он писатель, а уже потом эстрадный артист. Выпускник МАИ нашел свое призвание и прибежище в юмористическом жанре литературы - как никто, он умеет смеяться и грустить одновременно. По признанию Измайлова, на проспекте Мира, «малой родине», его отлично знают все окрестные бродяги: здороваются и машут рукой, только завидев знакомую фигуру.
C Лионом Измайловым мы встретились незадолго до его юбилея, который совсем чуть-чуть опережает День Победы, и за чашкой чая неспешно расспросили мэтра о важных событиях в жизни.

- Лион Моисеевич, давайте начнем с самого начала. Расскажите нашим читателям, где родились и как прошло ваше детство.
- Родился на бывшей окраине Москвы, в Ростокино. Там и прожил двадцать лет. Жили мы в бараке, который для инженерно-технических работников построил мой отец Моисей Аронович Поляк. Он был инженером и построил в том числе мехокомбинат и несколько павильонов на ВДНХ, которые существуют по сей день. В бараке у каждой семьи была отдельная комната, а туалет - общий на улице метрах в пятидесяти.

- Какое самое яркое впечатление осталось от той жизни?
- Бомбоубежище! В пяти метрах от нашего барака находилось настоящее бомбоубежище. А рядом с ним стояли сараи, где хранились дрова. И каждую осень мужчины кололи дрова, чтобы топить зимой печки - такое у нас было отопление. Еще врезалось в память, как мама везет меня зимой на санках в детский сад. Он находился довольно далеко от дома, а никакого транспорта, конечно, не было. Эта была длинная дорога от Ростокино с Сельскохозяйственной улицы до Староалексеевской… Напротив, через речку Яуза находилась камвольно-отделочная фабрика Фермана, а при ней был клуб «Краб» - единственное культурное заведение, куда все бегали смотреть кино. Чтобы попасть на киносеанс, нужно было проделать ловкий трюк. Стояла огромная толпа, а нас, маленьких пацанят, подсаживали, и мы прямо по головам пробирались к кассе и брали билет. Сейчас это клуб имени Луначарского, и он, и сама меховая фабрика существуют по сей день…

- Ваш отец ушел на войну…
- Отца не помню совсем - он ушел добровольцем и погиб в 1943 году. Я только читал его письма и знаю, что папа, оказывается, сопровождал нас в эвакуацию на теплоходе. Там есть воспоминание о том, как кипяток, которым заливали лапшу, вылился мне на голову. Отец сразу же где-то нашел доктора, и меня спасли. Хотя я ничего такого не помню. А однажды нас с мамой обворовали. И так мы были почти нищие, а тут и последнее забрали. В послевоенное время нас окружали сплошные бандиты и воры, многих ребят, что были старше меня, посадили за разбой. Двор у нас был хулиганский, все нищие - постоянные драки, воровство...

- Вы тоже дрались?
- Да, а как же, иначе было нельзя - шла борьба за выживание! А еще с утра до вечера мы гоняли в футбол. И потом благодаря этому до 50 лет я в него играл постоянно. Кстати, несмотря на драчливость, я был круглым отличником - учился на одни пятерки. Мама имела на меня большое влияние и поначалу заставляла учиться. Но, видно, были у меня и способности - и лингвистические, и математические, плюс хорошая память. Мальчики и девочки тогда обучались раздельно. В нашем классе было три мальчика, которые хорошо пели, и один из них - я. Выступали мы везде, где только можно  было, - на всех праздниках и конкурсах. И был среди нас цыганенок Слатин - рядом с его совершенно потрясающим вокалом даже Робертино Лоретти мог отдыхать! Но этот талант безнадежно погиб: паренек ушел после шестого класса в сапожную мастерскую… Вот такие обрывочные воспоминания о детстве.

- Раз вы были отличником, почему же не пошли на золотую медаль?
- Мама хотела, чтобы у меня была профессия, и после седьмого класса отдала меня в авиамоторный техникум. Из соображений секретности он назывался техникумом сельскохозяйственного машиностроения. По окончании его я поступил в заочный институт, а оттуда попал в МАИ.

- Что значит попал?
- Да, попал случайно из-за своей вежливости.

- Как это?
- Я мечтал там учиться, но перевестись с заочного можно было только с потерей года, чего очень не хотелось. Как-то в одной студенческой поездке я вызвался девушке поднести тяжелый чемодан. Звали девушку чудно - Изабелла, а ее мама оказалась секретарем ректора МАИ. Так что уже через две недели я там учился! Надо быть всегда вежливым, и не по корысти, а просто так!

- Тогда вы и начали писать свои рассказы, или, как сейчас говорят, скетчи?
- Начал я еще в глубоком детстве, и сразу с романа «Сельская жизнь». Очень уж хотелось о деревне рассказать - хотя я там ни разу не был! А в школе нас заставляли ходить в литературный кружок, где учительница почему-то всегда читала нам «Евгения Онегина». Я, конечно, ужасно томился, хотел сбежать, но вопреки этому полюбил «Онегина» и читал его потом раз двадцать. Также добровольно-принудительно нас возили в музеи - театральный Бахрушинский, Третьяковскую галерею. И это тоже осталось со мной на всю жизнь. Парадокс, но настоящая литературная жизнь у меня началась именно в МАИ. Там на каждом факультете были сатирические коллективы, в одном из них я и начал выступать.

- А как вам жилось во времена самиздата, когда много хорошей литературы находилось под запретом - Булгаков и Зощенко, Аверченко, Тэффи, поэты серебряного века?
- Диссидентом я действительно никогда не был и печатался в «Литературной газете». В то время она была некой отдушиной для интеллигенции, и там позволялось немножко больше. Как говорится, мы «боролись с недостатками, еще встречающимися в нашей жизни». Но, разумеется, обслуживали власть - тут и говорить нечего…

- Вам удавалось высмеивать недостатки?
- Да, но на уровне домоуправства, выше критика не допускалась. Высмеивали «вечные ценности» - жадность, ревность... Но многое оставалось в столе, на полке. Помню, в 1972 году написал рассказ о том, как человек вывесил за окно флаг СССР, а дворники и милиция заставляли это немедленно снять, поливали из брандспойта - мол, не положено. Рассказ не печатали до самой перестройки, а я от многих слышал: «Ты сам-то понял, что написал?». Хотя, казалось бы, что тут крамольного?

- А во время выступлений случались казусы?
- Однажды в Баку после вечера, где присутствовал глава Азербайджанской республики Гейдар Алиев, к нам пришли и попросили сдать все тексты. Я знал, в чем дело, и по поводу какого моего текста весь сыр-бор. Потом приехали из ЦК и попросили меня его больше не исполнять. Но сатира - скоропортящийся продукт, и некоторые опусы к тому времени, когда «стало можно», безнадежно устарели.

- Ваши знаменитые тексты исполняли Геннадий Хазанов, Ефим Шифрин, Клара Новикова, Владимир Винокур, Ян Арлазоров и другие. А кто был первым?
- В 1969 году я познакомился с Геной Хазановым, написал для него монологи учащегося кулинарного техникума и позже - монолог антисемита. Он и есть мой первый основной исполнитель, а потом подтянулись остальные. Кстати, первым выпуском киножурнала «Ералаш» был сюжет по моему рассказу «Классный Днепр при клёвой погоде».

- А вы себя считаете артистом разговорного жанра?
- На эстраде я всегда читал только свои произведения. Очень люблю писать - до сих пор. Пишу немножечко для Владимира Винокура и Евгения Петросяна. А не так давно сочинил монолог для Максима Галкина, и он его с успехом исполняет. В последние годы вместе с Алексеем Цапиком написали две новые пьесы, постановки идут в разных театрах.

- А каких писателей сатирического жанра предпочитаете?
- Все время перечитываю Аркадия Аверченко и Михаила Зощенко, а из современников - Михаила Жванецкого.

- Любите ли вы Москву и москвичей?
- А какой же город мне еще любить! Вообще, у меня три любимых города - Москва, Кисловодск и Карловы Вары, куда езжу с 1983 года, - очень красивый, уникальный город. В Кисловодске выступаю по нескольку раз в год, а тамошний парк считаю одним из самых красивых в Европе.

- Есть ли что-то, чего вы боитесь, опасаетесь?
- Если честно, войны очень боюсь. Сейчас вот обстановка все осложняется и осложняется в этом плане. По улице ходить боюсь, особенно после того как почитаю какую-нибудь газету. Наверное, спокойнее было бы жить где-то в другом месте, но для меня это невозможно. Я здесь прожил всю жизнь и люблю эту страну, родной город, своих друзей. Мне всегда здесь было интересно, хотя и сложно - с этим вечным воровством, взяточничеством, хамством, нежеланием работать нормально... То одно не работает, то другое, то свет выключили, то звук… Я, вообще-то, всего боюсь.

- Но есть ведь что-то, чего вы не боитесь?
- Есть хороший анекдот на эту тему. «Я, когда выпью, вообще ничего не боюсь!» - говорит один. - «Что, даже жену?» - спрашивает второй. - «Нет, ну до такой степени ни разу не напивался!».

- Вы планируете отмечать юбилей?
- Планирую. Но есть хорошая пословица «Хочешь насмешить Бога - скажи ему о своих планах»!